— Вот что меня крайне волнует, Летти. Почему ты так зажата? Моралью обременена? Я о сексе… Тебя раньше избивали?
— Не так часто, как это делаешь ты, — проворчала в ответ, стараясь не смотреть греку в лицо.
Но у него было другое мнение на этот счет.
— А я думаю, что именно потому, что тебе немало доставалось, ты не можешь расслабиться. Мне учить тебя придется очень долго и, поверь, я не отстану, пока не добьюсь результата.
— Не сомневаюсь.
— В глаза смотри.
Блядь! То смотри, то не смотри. Хуже беременной бабы.
— Скажи мне правду, Летти. — Очень неприятное ощущение, когда тебя затягивает в темную пучину вот таких дьявольских глаз. Прямо ноги ватными становятся.
Интересно, Кавьяр долго перед зеркалом тренировался, прежде чем научился так смотреть?
— Я не способна открываться первому встречному, — как бы мне не хотелось сдержаться, но я все же выпалила то, что думала.
Клио согласно кивнул.
— Однако мне необходимо узнать о тебе больше. Твои секреты. Желания.
— Ты серьезно? Желания? У меня? Я никогда ничего так не желала, как освободиться от твоего внимания. Ты душишь своим присутствием… Меня тошнит от одного твоего голоса. Я никого в своей жизни не смогла бы ненавидеть сильнее, чем тебя. Согласна на жалкое существование на свалке и даже без документов, только бы тебя не видеть больше. Отвяжись от меня. Уйди.
Моя гневная тирада не произвела на Кавьяра должного впечатления. Он пожал плечами и встал.
— Что ж, тогда хотя бы научу тебя нормально разговаривать.
Грек одним движением стащил меня с кровати и поволок к двери.
— Хотелось поболтать с тобой немного, — рассказывал Кавьяр, вцепившись в мою руку и направляясь к лестнице, ведущей на первый этаж. — Но раз уж ты предпочитаешь грубость и грязные словечки, я бессилен. Не могу отказать тебе в удовольствии поразмышлять о смысле жизни в одиночестве.
— Куда ты меня тащишь? — запротивилась, как только сообразила, что Клио направляется к той самой низенькой двери.
Горло судорожно сжалось. Захотелось кричать, но вырвалось нечто похожее на всхлип. Я оставила попытки освободиться от клешней Кавьяра и просто поплелась следом, с ужасом предполагая, что грек устроит на этот раз.
Однако он удивил. Привел меня в ту страшную комнату и подтолкнул к стене.
— На колени, — приказал Кавьяр. — Ты слышала? На колени!
Ну не виновата я, что от страха ноги задеревенели. А объяснить это сил не нашлось, поэтому не удивилась, когда Клио толкнул меня (достаточно сильно, надо признать). Так что волей-неволей, но я грохнулась на пол. На правой щиколотке щелкнул замок.
Грек сковал меня. Руки свободными оставил, но только для того, чтобы я смогла самостоятельно встать и добраться до туалета.
Если на этом мучения окончены, я не против. Проваливай, мразь. Согласна сидеть на цепи, только бы ты ушел поскорее.
Кавьяр выпрямился и приподнял мой подбородок носком ботинка.
— Будешь знать, как грубить своему господину, — отчеканил он.
— Сам напросился на этот дебильный разговор, — рявкнула в ответ.
Грек слегка щелкнул по моей щеке ботинком. Не больно, но, твою ж мать, как унизительно.
— Нужно было просто отвечать на мои вопросы. А ты вместо этого выпятила грудь и принялась «в любви» мне признаваться, — Клио говорил таким тоном, словно я маленький ребенок. — Ты никак не можешь запомнить, Летти, что грубить нельзя. Не люблю я этого. Понимаешь?
— Меня абсолютно не волнуют твои заебы…
И это было чистейшей правдой. Мне действительно плевать на причины поведения Кавьяра, плевать на трагедии в его жизни и на внутренний мир этого говнюка, в целом, плевать. Так что не лукавила я нисколько. Просто достал меня и все.
— Спокойной ночи, малышка. Не замерзни тут, — грек беззаботно взъерошил мои и без того косматые волосы и пошел к двери, тихонько насвистывая.
Думала, выпив, люди становятся добрее. По крайней мере, те, кто по природе своей грубы, часто, наоборот, смягчаются за счет алкоголя. Но, похоже, Кавьяра хоть ты наркотой накачай, он все равно останется при полной памяти и здравомыслии. Как же мерзок этот человек.
Было холодно. Всю ночь я, засыпая, вздрагивала от жуткого озноба и вновь погружалась в сон. Не знаю, сколько времени прошло, но когда щелкнул замок, я подскочила и уставилась на дверь. Благо Кавьяр хотя бы свет не погасил.
Подтянув колени к груди, попыталась не дрожать. Тоненькая майка и трусы не очень-то согревали. Впрочем, вообще не согревали. Ожидая появления грека, я несказанно удивилась, потому что это был вовсе не он.
Служанка-блондинка со щенячьим взглядом стремительно приблизилась и, положив у моих ног легкий и очень мягкий плед, протянула большую чашку с ароматным напитком.
— Это чай с мятой, — пояснила она. — Согреешься.
Забрала из ее рук кружку, непременно обжигая замерзшие ладони, и недоверчиво покосилась на одеяло.
— Помочь? — не поняла женщина моей нерешительности и не стала дожидаться ответа, укрыв самостоятельно. — Вот так.
В принципе, мое состояние понять можно. Никто здесь со мной не возился. Даже Марио и тот эгоизмом попахивал. А эта странная женщина с добрыми, но жутко грустными глазами проявляла свою заботу. Это, по меньшей мере, коробило. Да и к тому же заставляло меня чувствовать себя виноватой. Как будто и не заслуживала я такого обращения.
Наверняка тлетворное влияние Кавьяра уже разлагало мою потасканную гордость и чувство собственного достоинства. Получается, что грек внушил мне свою точку зрения: я — ничтожество и комнатная собачка, только и всего.